Молодой и небогатый натуралист Уильям Адамсон возвращается на родину из многолетней экспедиции по джунглям Амазонки, рассчитывая выгодно продать собранные им энтомологические образцы знакомому коллекционеру. Судно, на котором он плывет в Англию, тонет, Уильям чудом остается в живых и успевает спасти только один свой ящичек с ценным грузом. Но коллекционер, почтенный отец аристократического семейства Гаральд Алабастер, все равно встречает его очень радушно, щедро платит за спасенных тропических бабочек (среди них есть одна вида Morpho Eugenia) и сначала уговаривает остаться погостить, а позже и предлагает работу, на которую Уильям соглашается, во-первых, от безденежья, собрать средства на новую экспедицию получится еще неизвестно когда, а во-вторых, потому что уже успел робко влюбиться в старшую дочку своего патрона, лилейную белокурую красавицу мисс Евгению Алабастер.
Пасторальные виды родной Англии цветущей весной радуют сердце, семейство с Уильямом обходится премило, Гаральд в нем души не чает, и даже мечта о прекрасной Евгении оказывается не такой уж недостижимой, но от истории уже тянет жутковатым сквознячком, как будто где-то невзначай открыли книжку Эдгара Аллана По. И, конечно, недаром!..
О писательских достоинствах Антонии Байетт нет нужды что-то специально говорить, понятно, что эпоха у нее в тексте, как всегда, живее всех живых, и читать этот небольшой роман (или объемную новеллу) одно удовольствие. Но самое интересное, как Байетт здесь - с большой иронией - рассматривает два парадокса викторианства: существование на фоне прогрессивной научной мысли и неподдельного неофитского восхищения только что открытыми законами природы страшно ханжеской морали и все еще очень сильной религиозности. Как-то сразу становится и смешно и жаль несчатных викторианцев - вот ты хочешь написать о спаривании муравьев, но это же совершенно неприлично, и начинаются словесные выверты вроде "брачного танца" и стыдливые рассказы о любви. Ну, а в пылком рассуждении об управляющих всем на свете животных инстинктах главное не договориться до того, что у представителей английского общества они тоже есть (и где же тогда душа?). В общем, неотвратимое просвещение постоянно спотыкается о нравственные кочки, и от этого его все время заносит куда-то в сторону.
Гаральд Алабастер, получивший состояние после смерти брата, а прежде, как всякий младший сын в семье, готовивший себя к карьере священника, на старости лет увязает в бесконечном сочинении книги о связи естествознания с божественным промыслом и всё больше путается в собственных замысловатых аргументах. Уильям, всякого повидавший на Амазонке и, чего уж там, преобретший сексуальный опыт с тамошними знойными "дикарками", комично боится опорочить чистоту и невинность Евгении даже в мыслях.
Всем всё стыдно произносить вслух, но это нисколько не мешает втихаря насиловать служанок и выгонять их, беременных, а значит, запятнавших свою честь, прочь из дома, обходить молчанием любые неудобные вопросы и бережно хранить на совести неприглядные тайны, только бы не пострадала репутация.
Дополнительным бонусом Байетт заставляет главного героя периодически осознавать устройство общества и своего собственного окружения, а также свое место в заданной социальной иерархии через энтомологические аналогии жизни насекомых, и здесь возникает совершенно безжалостная и остроумная насмешка над типичным аристократическим браком. Словом, это викторианство, детка!
И "Морфо Евгения" ужасно атмосферная и одновременно емкая книжка о нем. Где шуршат шелками, чуть что бледнеют, умиляются мертвым и живым бабочкам, романтизируют, чтобы потом горше разочароваться, ищут смысл себя и бытия под сенью Дарвина в цвету. Ну, и да, еще там все-таки есть чуточку мистера По.
Комментарии
Отправить комментарий