Энн Пэтчетт "Свои-чужие"

Есть два расхожих утверждения о человеческой природе, наглядное подтверждение которых, по-моему, не может надоесть. Первое - человек всегда больше, чем сумма фактов о нем. Как бы подробно и точно ни был выписан портрет, за изображением, пусть даже самым достоверным, остается еще одно скрытое измерение, чувствуемое, но не вербализованное. Потому что любые слова здесь окажутся общим местом, как ни крути. Недостаточно будет сказать "этот человек добрый" или "этот человек способен на низость", чтобы описать, как устроено что-то в его глубинном измерении. И когда мы действительно хорошо кого-нибудь знаем, что вообще большая редкость, конечно, это значит - мы знаем чуть больше, чем сумма фактов, нам удалось заглянуть чуть дальше и почувствовать что-то из той области, которая за ними.

Когда мы говорим "хорошая психологическая проза" (и это не набивший оскомину ярлык, а правда), это значит, что автору удалось дать нам почувствовать именно его - скрытое измерение, понять про героя больше, чем может дать - опять же - сумма фактов. Энн Пэтчетт именно так работает с героями своего романа. Хочется сказать, многолюдного, но не потому что персонажей так уж много, в общей сложности центральных в нем десять, четверо взрослых и шестеро детей, и сюжет одинаково внимателен к каждому, а потому что все они не обделены глубинным измерением. Отчего книжка кажется экстремально наполненной характерами. На примере Пэтчетт это можно бы ввести в спецкурс по писательской арифметике и выводить на доске: за один полновесный характер пять средненьких расписанных дают.

Второе расхожее утверждение, доказательство которого никогда не скучно - мы все, случается, выглядим монстрами, потому что делаем что-то монструозное, это не значит, что мы монстры вообще. Отсюда, например, торчат ноги у нашего амбивалетного отношения друг к другу, потому что осознание противоречий в человеке трудный процесс. Порядочная скотина и добрая душа - это вполне вероятно один и тот же человек в разное время или в разных обстоятельствах.

Пэтчетт именно так, во всю ширь и мощь противоречий, разворачивает семейную сагу "Своих-чужих". Постоянно доказывая, нет, не получится просто припечатать отца, которому наскучили собственные дети и жена, подлым изменщиком да и дело с концом. Не получится походя поставить крест на отношениях сестер, одна из которых терпила, а другая агрессивный трудный подросток. Из детей получаются не те взрослые, которых можно запросто предсказать наперед. Невозможно раз и навсегда пожалеть, осудить, полюбить или не простить.
И для того, чтобы всё это доказать Пэтчетт совершенно не требуются особые обстоятельства. Жизнь в романе на протяжении пятидесяти лет проходит самая обычная. Как масло масляное - житейская жизнь. У таких романов есть один крохотный недостаток, их невозможно рекомендовать пересказом фабулы, по понятным причинам. Ничего сверхзахватывающего в самой фабуле нет. Ну, жили-были две семьи с детьми, глава семейства из одной закрутил роман с красавицей-мамой из другой, пары развелись, любовники поженились. Дети стали жить на два дома. И при этом "Свои-чужие" невероятно захватывающий и увлекательный роман. Почему?

Потому что есть два расхожих утверждения о человеческой природе, наглядное подтверждение которых не может надоесть. И когда автор умеет писать психологическую прозу, его доказательства лучше всякого фантазийного приключения.